« к списку
Одно очевидно, Гена не играет ролей сугубо отрицательных, а если такое и случается (актер в театре, бывает, должен браться и за чужую работу), то воплощает образ без сучка, без задоринки, но оставляет за собой право не любить этих своих героев. Едва придя в театр, молодой актер встретился с таким же молодым, увлеченным дерзкими идеями, режиссером О. Трусовым, который пригласил Гену в спектакли для взрослых: «Тень» и «Скотный двор». В первом Гуриненко достался образ циничного и продажного Цезаря Борджиа, а во втором – подхалима борова Визгуна. Оба образа ни в малейшей степени не соотносятся с душевными качествами самого Геннадия, и конструировать их ему пришлось из виртуального опыта. Нужно сказать, что еще в детские и отроческие годы, каждое лето проводя в шосткинском пионерском лагере и увлеченный театральной самодеятельностью под руководством замечательного педагога М.В. Воловик, Гена полюбил надевать на себя маски популярных исполнителей – удачно пародировал Л.Зыкину и А.Герман, обнаруживая яркие склонности к жанру травести, всяческой театральности. Именно этой стороной оказался Геннадию близок персонаж «страшной сказки» «Тень». Гуриненко сыграл Цезаря максимально условно, гротескно, пародийно. Наверное, немного найдется актеров, настолько принципиально относящихся к своей профессии, как Геннадий Гуриненко. Подтверждение тому – нелюбовь самого актера к роли, безусловно являющейся его удачей, Визгуну. Политическое кабаре с брехтовскими приемами «Скотный двор» не утрачивает своей актуальности на сцене уже полтора десятилетия, но Гуриненко, играющий здесь одну из редких сатирических характерных ролей, в то же время считает, что театр вообще не должен заниматься политикой. Предназначение искусства – открыть в человеке стремление к совершенству, то есть к соответствию своему предназначению, приблизить к живущему в душе идеалу. И если это получается, то не важно, какая страна вокруг, беден ты или богат. Как раз подобной идеи, общей устремленности в современном обществе актеру очень недостает. Мечтания прошлых поколений заменились для нынешнего – виртуальной реальностью интернета. Глобализация мира приводит к девальвации душ, индивидуальностей, подмене ценностей. Поиску и утверждению современной идеи Гуриненко посвящает каждую роль.
Логично, что свою линию «по подковке» Г. Гуриненко проводит, начиная с младших зрителей. Сам он со смехом говорит, что роли Принца в «Белоснежке и семи гномах» или Пьеро в «Приключениях Буратино» он давно просит передать юному поколению в труппе, но нам, зрителям, вряд ли захочется отпустить Гену из этих ролей. Ведь именно у этого актера потрясающая способность с первого взгляда и слова вызывать доверие, он буквально излучает любовь к зрителям, заряжен добром, а его глаза – поистине зеркало души – никогда не обманывают верящих в сказку детей. В том, как непреложно верит сам актер в романтическом костюме с кружевным воротником и шляпе братца Грима («Госпожа Метелица») в приключения девочки, попавшей в подводное царство; как он (в живом плане) общается с куклой-Луизой и, прижимая к сердцу, убаюкивает ее, – заключено театральное волшебство. Гена считает, что в этом театре «отношение» куклы к актеру проявляется не меньше, чем наоборот. Порой кукла выглядит убедительней живого человека, ведь ей подвластны те эффекты, которые недостижимы для человека «во плоти». Этот феномен работы кукольника сродни парадоксу фокусника. Он управляет куклой для того, чтоб удивить зрителя и себя же самого.
Геннадию, с присущими ему тонкой душевностью и глубиной аналитики, режиссеры часто поручают роли, которым позавидовали бы даже коллеги в драматических театрах. Сыграв Левшу в одноименной постановке В. Вольховского, Гуриненко пронзительно выразил одну из главнейших тем своего творчества – человеколюбия, тему нежности и признательности «маленькому человеку» за его неоцененный подвиг. Секрет успеха актера в этой роли – в неизбежной созвучности личных и сценических мотивов. В спектакле «Декамерон» Е. Гимельфарба, где маски венецианского карнавала так много и «смачно» хохмят, бедокурят, дерзят ханжескому восприятию жизни, Гене достались самые трудные роли – верных, положительных героев. По многовековому опыту театра известно, что такая задача сценически наименее выигрышна. Но в Федериго, Гвискардо и султане Геннадию удалось так же бесхитростно передать чистоту устремленного к идеалу человека, как чисто звучит его тенор в прологе спектакля. Впрочем, коль речь зашла о драматической игре в соединении с вокалом, в спектакле «Декамерон» есть сцена, заставляющая сердце просто обмирать и обрываться. «Виноват» в этих ощущениях именно Гуриненко! Как раз в тот момент, когда его герой поет серенаду обрамленной в багетную раму Прекрасной Даме (О. Кривошлык), и его голос полон сладчайшего упоения, нежности и мягкости, вдруг сама Смерть красным крылом закрывает милый сердцу трубадура облик. Когда же пелена спадает, опустевший багет раскачивается и зияет пустотой, внушая ужас, а голос певца в тот же миг замирает страшным стоном.
Коль уж речь зашла о воплощении Гуриненко образа абсолютного добра, то главным доводом в пользу незаурядности актера служит роль Иешуа Га Ноцри, в которой он за много лет жизни спектакля «Мастер и Маргарита» не знал дублеров. Иешуа для актера – символ незаурядного, мудрого, справедливого, наделенного огромным даром сопереживания человека. Именно человеком, а не Богом, увидел его в спектакле Е. Гимельфарб. Ни разу не появляясь в живом плане, образ Га Ноцри представлен куклой марионеткой, к тому же, обобщенной, задающей только суть образа. Но Гена каждый спектакль, при помощи голоса и движения рук, непостижимо одухотворяет куклу, «очеловечивая» ее.
Как актер Геннадий очень ценит режиссеров, которые позволяют преодолевать однообразность в уже закрепленном ранее успехе, способствующих завоеванию актером нового творческого пространства. Роль Коврина в спектакле «Простые истории Антона Чехова» заслуженной артистки АР Крым О. Дмитриевой ознаменовала зрелость актера, выход на новый этап. Ведь как бы ни был Геннадий Гуриненко прекрасен в роли Трубадура («Бременские музыканты»), но только взрослый репертуар позволяет актеру полностью проявить свои способности. Геннадий очень рад, что, играя Коврина, дает возможность зрителям понять что-то про самих себя, про собственные потенциальные стремления и размышления. Его Коврин из «Черного монаха» - не пессимист, который уничтожил себя сомнениями, а собирательный образ любого нормального человека, стремящегося к самопознанию. Гуриненко из тех, кто не принимает режиссуру на веру, он пробует и сомневается, обосновывает и разубеждает, поэтому его стоит причислить к актерам-соавторам режиссера.
В отрочестве Гена увлекался фантастикой и темой космоса (в 70-е случился бум лекций на тему НЛО в провинции). Как и многие его сверстники, Гуриненко верил, что есть нечто непостижимое для человеческого ума – внеземные цивилизации, высший разум. Человек, творчески восприимчивый и впечатлительный, он рад был принимать атмосферные аномалии за летающие тарелки. В любимом фильме детства актера «Москва-Кассиопея» окрыленность мечтой позволила соединить человеческое с фантастическим. Наверное, из этих бездн своего сознания актер черпал романтизм Коврина, такой опасный и прекрасный во время тотального антиромантизма и антиутопизма. Спустя полгода после премьеры Геннадий еще полемизирует, достраивает образ, его по-прежнему беспокоит вопрос актуальности Коврина: кто они, эти люди, мечтающие переделать человечество? Их не видно в окружающей жизни! Но сам Гена – как раз и есть из таких людей. И в новелле «Черный монах» на сцене театра кукол он единственный положительный герой, чья сила, по мнению режиссера, в той самой высокой организации личности, связи с космосом, стремлениях и идеях. Он и в жизни исповедует идею чеховского «Черного монаха»: у каждого, пришедшего в этот мир, есть от Бога данное свое пространство, нужно только самому от него не отказаться. Это правило Гена проверял не раз. К примеру, поступая в Щукинское училище, запомнил маститого педагога, который тогда даже не дослушал его до конца. Но в 2001 году на ежегодном нижне-новгородском фестивале капустников «Веселая коза» тот самый московский педагог, присутствовавший в жури, отметил его в составе харьковской группы, вручив, в том числе, Гуриненко почетное лауреатство и искренно изумившись парадоксальным коллизиям судьбы.
Г. Гуриненко не из числа тех, кто рано успокаивается. В конце 80-х, успешно учась в институте искусств, он порывался уйти оттуда, и только любимый педагог Раиса Ковалева и заведующий кафедрой Леонид Попов смогли удержать Гену от этого шага, убедив, что он – стопроцентный человек театра. А уж сегодня, имея такой значительный опыт, Геннадий часто переживает рецидив того «рывка на побег» от театральной профессии. То естественные этапы временных застоев в театре провоцируют на критические мысли, то просто повторяется, становится пресной самореализация в однотипных ролях… Наряду с капустниками – а здесь Гена мастер стилистически непогрешимой пародии хоть на И. Кобзона, хоть на чеховскую манеру в «Трех сестрах» - одной из стабильных творческих отдушин стала его композиторская работа. Оборудовав дома звуковую студию, Г. Гуриненко при помощи виртуального электронного оркестра создает аранжировки (музыка к «Декамерону», «Моей прекрасной леди», «Опере нищих») и оригинальные мелодии («Гуси-лебеди», «Сказка про трех поросят», «Огниво»). Слушая музыку к этим спектаклям, убеждаешься, что она, словно поэзия – исповедь актера и композитора. Именно лирической исповедью хочется назвать романтические темы, дуэты и номера, сочиненные Г. Гуриненко для постановки «Огниво» (реж. Д. Нуянзин). В спектакле же О. Дмитриевой – «Про принцев и принцесс» - Гуриненко посостязался с самим… Г. Генделем, чью музыку он процитировал в тон королевскому настроению спектакля, дополнив ее при этом своими оригинальными мелодиями, стилизованными под эпоху.
На вопрос о своем идеальном театре, Гена, не задумываясь, ответил: это честный театр, в котором нет стоячей воды; вечно изменяющийся театр, где живут порывы к новому, еще неизвестному, и он счастлив, что харьковский театр кукол, в общем, как раз такой. Но всегда так не бывает даже на этой сцене, поэтому Г. Гуриненко считает себя абсолютно счастливым только в канун нового прорыва, именно благодаря его предвкушению, приготовлению, он с наибольшим душевным оптимизмом смотрит в новый завтрашний день. Что ж, даже в этой любви к «ветру перемен» Геннадий Гуриненко остается настоящим романтиком.
Коваленко Юлия, театровед / 2010
Театр Кукол